only the true philosopher goes to heaven when he dies
17:59 | 11-10-2012 | Literature, Philosophy | 3 Comments
Бертран Расселл в “Истории западной философии” [RUS], говоря о Платоновском “Федоне”:
The second argument is that knowledge is recollection, and therefore the soul must have existed before birth. The theory that knowledge is recollection is supported chiefly by the fact that we have ideas, such as exact equality, which cannot be derived from experience. We have experience of approximate equality, but absolute equality is never found among sensible objects, and yet we know what we mean by “absolute equality.” Since we have not learnt this from experience, we must have brought the knowledge with us from a previous existence. A similar argument, he says, applies to all other ideas. Thus the existence of essences, and our capacity to apprehend them, proves the pre-existence of the soul with knowledge.
The contention that all knowledge is reminiscence is developed at greater length in the Meno (82 ff.). Here Socrates says “there is no teaching, but only recollection.” He professes to prove his point by having Meno call in a slave-boy whom Socrates proceeds to question on geometrical problems. The boy’s answers are supposed to show that he really knows geometry, although he has hitherto been unaware of possessing this knowledge.
Нил Стивенсон в одной из книг “Барочного цикла”:
Посетители «Собаки» отступили к стенам в диспозиции, принимаемой обычно во время кабацких драк, — то есть широким кольцом окружили стол, который (как показывала трубка с пузырьком) был теперь совершенно горизонтален и к тому же чист, только посередине лежала капля ртути, другие же, размером с булавочную головку, созвездием рассыпались вокруг. Мистер Гук смотрел на большую каплю — идеально правильный купол — в оптический прибор собственного изготовления. Зажав большим и указательным пальцами ежовую иголку, он подтолкнул невидимо малую капельку к большой, чтобы они слились, снова всмотрелся, затем бесшумно, как воришка, попятился от стола и, отойдя на целую сажень, сказал Уилкинсу:
— Универсальное мерило!
— Что?! Сэр! Вы уверены в своих словах?
— Согласитесь, что горизонтальность — понятие абсолютное, любой вменяемый человек может получить горизонтальную поверхность.
— Оно есть в философском языке, — ответил епископ Уилкинс, что означало «да».
Вошёл Пепис, как всегда великолепный, и хотел уже потребовать пива, когда заметил торжественную церемонию.
— Подобно тому и ртуть одинакова везде — на любой планете.
— Согласен.
— Как и число два.
— Разумеется.
— Здесь я создал плоскую, гладкую, ровную горизонтальную поверхность. На нее я поместил капельку ртути так, чтобы диаметр капли вдвое превосходил высоту. Кто угодно где угодно может повторить данную последовательность действий; результатом всегда будет капелька ртути точно такого же размера. Соответственно, диаметр капли может служить в философском языке универсальной единицей длины!
он же в “Анафеме”:
— Три — простое число. Оно простое сейчас, было простым вчера. Миллиард лет назад, до того, как появился первый мозг, способный о нём думать, оно было простым. Если завтра ни одного мозга не останется, оно всё равно будет простым. Очевидно, его простота ни в чём не связана с нашим мозгом.
<
p>[…] еще из “Барочного цикла”: — Что есть число, мистер Уотерхауз? Даниель застонал. — Как вы можете задавать такие вопросы? — Как можете вы их не задавать? Вы ведь философ? — Натурфилософ. — Тогда вы должны согласиться, что в современном мире математика — сердце натурфилософии. Она подобна загадочной сущности в центре снежинки. Когда мне было пятнадцать, мистер Уотерхауз, я бродил по Розенталю — это сад на краю Лейпцига — и определил свой путь к натурфилософии: отбросить старую доктрину субстанциальных форм и положиться в объяснении мира на механику. Сие неизбежно привело меня к математике. — В свои пятнадцать я раздавал пуританские памфлеты на соседней улице и бегал от городской стражи — но со временем, доктор, когда мы с Ньютоном изучали Декарта в Кембридже, я пришёл к тому же, что и вы, заключению о ведущей роли математики. — Тогда повторю свой вопрос: что есть число?
[…] все о том же: […]
[…] немного о Платоне — в популярной […]