превращение
23:55 | 06-10-2012 | Culturology | 1 Comment
Лет в 6-7 гостил у бабушки. Уже готовились ко сну. Лежал, вытянувшись на кровати. Бабушка радовалась, глядя на внука: «Да какой ты уж большой вырос. Дай-ко смеряю тебя. Вон тебе какой уж большой гробик надо будет».
мне кажется, если умножить это внутреннее на “Русскую грамматику” Смирновского, то получится нечто совсем уж Мамлеевское, Масодовское: наверное, и в самом деле пространство русского языка так избыточно трагично, так неразрывно повязано смертью и глубоким внутренним отчаянием.
так до сих пор под чьим-то игом[1].
-
вот, например, еще из патриотических мировозрений:
Пушкин — Чаадаеву, 19 октября 1836 года.
Нет сомнения, что схизма отъединила нас от остальной Европы и что мы не принимали участия ни в одном из великих событий, которые ее потрясали, но у нас было свое особое предназначение. Это Россия, это ее необъятные пространства поглотили монгольское нашествие. Татары не посмели перейти наши западные границы и оставить нас в тылу. Они отошли к своим пустыням, и христианская цивилизация была спасена. Для достижения этой цели мы должны были вести совершенно особое существование, которое, оставив нас христианами, сделало нас, однако, совершенно чуждыми христианскому миру, так что нашим мученичеством энергичное развитие католической Европы было избавлено от всяких помех.
оправданьям счет не писан. ↩
кстати, вот и другой аспект.