Search Results
all flesh is grass
21 January 2015 | Literature | No Comments
вот, сажем, про “Щегла”:
О, благодаря здешним рецензиям, с подвыванием (да когда ж это кончится!) уже на 500 какой-то странице. И вот зарекалась уже после “Тайной истории” ее книги читать, ан нет. Хочу сама убедиться. И если в начале – до слез (сыну тоже 13), потом – мама дорогая (хотя и все может быть), но вот это ”прошло 8 лет” и весь этот токсикоз. Ну, да конец уже не за горами. Точно знаю, что на саму картину как-нибудь выберусь посмотреть.
дело в том, что обычный читатель не видит литературы в историях. он сопереживает героям — и то лишь если их оттенки перекликаются с ним самим. был в детстве песик с черным ухом — и рыдает над Троепольским. а не было брата-близнеца — и хер бы с ним, с Фолкнером.
это очень ущербно, конечно, — пропускать искусство через призму собственного опыта-Рабиновича, напевающего Карузо по телефону личными воспоминаниями, — но что тут поделаешь, большинство ведь никогда не учились читать.
в романе, однако, сказано и об этом, тем он и хорош:
[I]f you care for a thing enough, it takes on a life of its own, doesn’t it? And isn’t the whole point of things — beautiful things — that they connect you to some larger beauty?
все так и есть, разве нет? искусство дребезжащим телефоном присоединяет нас к какой-то универсальной сети или даже механизму, где все шестеренки действительно связаны между собой, движутся вместе, — и передают нам, подключенным, удивительный свет/ритм/слог: все живое.
I decline to accept the end of man
8 October 2013 | Music | No Comments
при всей глобальности, даже некой космической всеобхватности cимфонии № 7 Антона Брукнера, все же именно неоконченная 9-ая, посвященная автором Богу, говорит со мной о человеке, — открыто, четко, во весь голос — о неизменных падениях и будущем триумфе, о поиске и борьбе, о необходимости двигаться вперед.
помните, Фолкнер говорил, “we are doomed to fail, since, as long as we do fail and the hand continues to hold blood, we will try again,” — и нет лучшей иллюстрации его словам, чем 9-ая симфония.
Вильгельм Фуртвенглер писал когда-то:
The relevance of [Bruckner’s great art today] is perhaps due to the fact that it directs our awareness towards the sphere of the absolute, forcing us to abandon the usual historical methods which, in the fullest sense of the word, ‘encumber’ modern man’s direct communication with the art of the past <...> Bruckner did not work for the present; in his art he thought only of eternity and he created for eternity.
что ж, он знал:
While most interpreters try to smooth the score into a cohesive whole comparable to his other work, a few seem willing to regard the Ninth not as a failed attempt at an orderly artistic statement or personal closure but rather as a perfect depiction of a tortured and turbulent mind. Above all other conductors, Wilhelm Furtwangler best mined this image of turmoil. A man of conscience deeply conflicted within the cauldron of Nazi Germany, Furtwangler identified fully with the composer’s anguish and strife. His 1943 concert Ninth with the Berlin Philharmonic (on Music & Arts) aches throughout with a tangible nervous pain, the rhythms unstable, the balances harsh and tense. He discounts transitions, boldly chopping the stormy first movement into disparate fragments and wrenching the mood from lilting grace to raw savagery, tempos from standstill to runaway and dynamics from inaudible to heavy overload. The scherzo and trio transcend the slightly menacing waltz under other batons to become a furiously driven, vertiginous plunge to damnation. The intensely chromatic concluding adagio grinds massive planes of conflicting tonalities, heaves its way through feverish unrest to a fearsome dissonance, and withers its turbulent fragments into exhausted silence. Furtwangler’s radical grasp of the Ninth is one of the most devastating and demanding performances ever captured on record.
collected stories
6 July 2012 | Literature, Personal | No Comments
50 лет назад умер Уильям Фолкнер. вряд ли хоть кто-то в прозе оказал на меня большее влияние — и среди всего прочего именно он рассказал мне, что есть сострадание.
life is not interested in good and evil
7 January 2012 | Culturology, Literature | No Comments
там же, в Paris Review, интервью Уильяма Фолкнера:
INTERVIEWER: How about yourself as a writer?
FAULKNER: If I had not existed, someone else would have written me, Hemingway, Dostoyevsky, all of us. Proof of that is that there are about three candidates for the authorship of Shakespeare’s plays. But what is important is Hamlet and A Midsummer Night’s Dream, not who wrote them, but that somebody did. The artist is of no importance. Only what he creates is important, since there is nothing new to be said. Shakespeare, Balzac, Homer have all written about the same things, and if they had lived one thousand or two thousand years longer, the publishers wouldn’t have needed anyone since[1].
и дальше:
I’m a failed poet. Maybe every novelist wants to write poetry first, finds he can’t, and then tries the short story, which is the most demanding form after poetry. And, failing at that, only then does he take up novel writing.
и еще:
An artist is a creature driven by demons. He don’t know why they choose him and he’s usually too busy to wonder why. He is completely amoral in that he will rob, borrow, beg, or steal from anybody and everybody to get the work done.
мне хочется видеть его до сих пор сидящим за столом с пишмашинкой и стаканом мятного джулепа, где-то среди опаляющей жары Нового Орлеана, истекающим кровью очередного — нового — романа. потому что (и он много говорит об этом в интервью) ничто другое не имеет значения, а он сам — he is too busy writing his works:
The aim of every artist is to arrest motion, which is life, by artificial means and hold it fixed so that a hundred years later, when a stranger looks at it, it moves again since it is life.
—
[1] — как раз в этом интервью Фолкнер высекает свою знаменитую фразу о Джойсе, “You should approach Joyce’s Ulysses as the illiterate Baptist preacher approaches the Old Testament: with faith”. и когда-то, я помню, меня очень восхитил его совет — в нем было что-то величественное и что-то вызывающее одновременно; что-то исключительно божественное, a kind of Prometheus.
но на деле затем все оказалось куда скучнее: Улиссу не требовалась моя вера, он был прекрасен с первых же строк. может быть, как я часто думал позже, даже слишком прекрасен.
о жанровых предрассудках
20 March 2011 | Literature, Music | 1 Comment
как и многие, я тоже был испорчен в детстве посредственными вестернами, навсегда, казалось, убившими во мне понимание этого жанра — чуть позже вдохнуть в меня жизнь старались равно и Серджио Леоне, и даже Алехандро Ходоровский, и прочие отдельные фильмы, но совершенно без толку.
впрочем, как получилось, достаточно лишь немного сменить угол обзора. оттолкнуться прочь от жанровых границ, словно в тягучей южной реке, расправить преломившийся горизонт — и поплыть:
In the evening he saddled his horse and rode out west from the house. The wind was much abated and it was very cold and the sun sat blood red and elliptic under the reefs of bloodred cloud before him. He rode where he would always choose to ride, out where the western fork of the old Comanche road coming down out of the Kiowa country to the north passed through the westernmost section of the ranch and you could see the faint trace of it bearing south over the low prairie that lay between the north and middle forks of the Concho River. At the hour he’d always choose when the shadows were long and the ancient road was shaped before him in the rose and canted light like a dream of the past where the painted ponies and the riders of that lost nation came down out of the north with their faces chalked and their long hair plaited and each armed for war which was their life and the women and children and women with children at their breasts all of them pledged in blood and redeemable in blood only. When the wind was in the north you could hear them, the horses and the breath of the horses and the horses’ hooves that were shod in rawhide and the rattle of lances and the constant drag of the travois poles in the sand like the passing of some enormous serpent and the young boys naked on wild horses jaunty as circus riders and hazing wild horses before them and the dogs trotting with their tongues aloll and footslaves following half naked and sorely burdened and above all the low chant of their traveling song which the riders sang as they rode, nation and ghost of nation passing in a soft chorale across that mineral waste to darkness bearing lost to all history and all remembrance like a grail the sum of their secular and transitory and violent lives.
Кормак МакКарти на самом деле восхитительно прекрасен — мне так и хочется провести некую линию к нему от самого Фолкнера (который тоже, не поверите, вестерн), но подобные чертежи лишь беспомощно сдерживают, МакКарти же намеренно и грубо вырывается из любых рамок: его нивелированный язык, его простые слова и отсутствие хоть каких-то ограничительний, будь то грамматические нормы или обязательная дань жанру — все это рассказывает его истории неизменно просто и безжалостно. и, очарованный, я не могу оторваться.
а еще для полноты картины слушаю замечательное альтернативное кантри под названием 16 Horsepower — и, как порой случается, эта музыка действительно звучит.
мужество
2 October 2010 | Culturology, Literature, Metaphysics | 1 Comment
а Фолкнера, конечно, надо перечитывать постоянно:
<...> we are doomed to fail, since, as long as we do fail and the hand continues to hold blood, we will try again <...>.
выбор направления
13 September 2010 | Animation, Cinematograph, Literature | No Comments
“Сеча при Керженце” Юрия Норштейна, между прочим. удивительно, но я не разу не видел до сегодняшнего дня.
потрясающий, что и говорить. хотя знакомые мотивы непрерывно отдаются в голове подспудным: воистину, каждый режиссер мечтает о собственном “Андрее Рублеве”.
кстати, безоносительно вышесказанного, меня всегда занимал один кинематографический вопрос: как, что щелкает внутри, когда пишешь или выбираешь сценарий? в литературе (и уж в поэзии, тому яснее) все значительно линейнее, мне кажется — как выросшему на Фолкнере, мне является очевидным, что никуда от главных и всем известных мотивов в тексте не деться, и если не Макбет станет героем, то уж непременно Одиссей.
в кино же совершенно точно нет подобных граней, и зачастую прекрасные ленты вырастают из абсолютно невероятного сора. лишенные всяческих классических движителей, однако, все же, появляются на свет и рассказывают истории. в кино, мне кажется, сильно больше Чехова, нежели в литературе, сильно крепче его удивительнейшая “всеядность” — из обычнейшей глины делается то, что в литературе ныне кажется забытым навечно.
а я, повторю, никак не могу увидеть — как же все-таки это происходит? что переворачивается, когда ты начинаешь рассказывать не Гамлета, но Энни Холл или Belle De Jour?
via.
купить себе остров
8 October 2009 | Personal | No Comments
да, кстати… может и в самом деле перекрыть себе доступ в интернет на пару лет? то есть, понятно, что if you are not living on the edge then you are taking too much space, но может и хрен с ним?
зато перечитаю Фолкнера наконец от корки до корки. перестану смотреть всю эту ужасную ерунду, что качается сейчас непрерывно, благо рейтинги на IMDb становятся все выше, а качество все хуже (да и потом, что музыкальная, что кинематографическая, что литературная коллекции у меня ведь давно собраны, на десятилетия вперед хватит).
плюс, никаких больше distractions. роман напишу, как и полагается любому неофиту. сопьюсь, наконец. или хотя бы спортом вновь начну заниматься. чем не перспектива? а то все pingback, да trackback, неизвестная музыка для автоматического оркестра.
как-то так, одним словом. есть, над чем подумать.
избранники снова
26 May 2009 | Literature | No Comments
в литературе же ощутимо быстрее: Пушкин, Джойс, Фолкнер, Набоков, Бродский. Достоевский, Чехов, Диккенс, Уитмен, Берроуз. видимо, Пинчон. видимо, Стивенсон.
найдется все
1 October 2008 | Culturology, Lifeform, Literature | No Comments
25-го сентября исполнилось ровно 111 лет со дня рождения Уильяма Фолкнера. вспомнил, однако, я об этом только сегодня и тут же (за каким-то чертом) решил выяснить, что пишет об этом мировая общественность. как оказалось, не пишет она абсолютно ничего, зато попутно нашел великолепное:
Зал насытился, но не осовел. Все были готовы к пище для ума и сердца. На сцену вышел Джон Малкович. Многие полагали, что будут чеховские чтения, однако актер выбрал нобелевскую речь Уильяма Фолкнера. “Мы ждали Малковича, и мы его дождались. Но когда вышел Спейси – все! Он моментально взял зал! Это настоящий актер чеховской школы!” – делились потом друг с другом господа. Кевин Спейси прочел знаменитую речь адвоката Дэрроу с так называемого “Обезьяньего процесса” и вернулся за стол к Александру Лебедеву.
Гости угощались виски Johnnie Walker Blue Label и не думали расходиться. Джон Малкович присел к Олегу Меньшикову (господин Меньшиков прибыл на вечер в пиджаке с красными драконами). Чулпан Хаматова обнималась с Евгением Лебедевым. Алекс Шусторович рассказывал, как Кевин Спейси заезжал к нему на яхту у острова Сен-Бартс.
иногда кажется, что лучше жить среди роботов. создаваемая ими реальность хотя бы не так омерзительна.